Начнем со "сказочной" истории о мошеннике Боратини-Буратини вызвавшем в Москве кровавый бунт в 1662 г.
оригинал потырен Как связан доллар с Буратино или деньги, театр и сарказм
28 февраля 1936 года в Ленинграде вышло первое издание книги А.Н.Толстого, повествующей о бурной жизни забавного длинноносого деревянного мальчугана “Золотой ключик или приключения Буратино”.
Создание повести началось с того, что в 1923—1924 годах Алексей Николаевич Толстой, будучи в эмиграции, начал работу над переводом повести Карло Коллоди “Приключения Пиноккио. История деревянной куклы”, которую он хотел издать в своей литературной обработке. Весной 1934 года Толстой решил вернуться к сказке, отложив работу над трилогией “Хождение по мукам”.
Поначалу Толстой довольно точно передавал сюжет итальянской сказки, но потом увлёкся оригинальной идеей и создал историю очага, нарисованного на старом холсте, и золотого ключика. Алексей Николаевич далеко ушёл от исходного сюжета не только потому, что тот устарел для периода социалистического реализма. Сказка Коллоди полна морализаторства и поучительных сентенций. Толстому же хотелось вдохнуть в героев больше духа авантюризма и веселья.
Не всем известно, что в действительности персонажи сказки Алексея Толстого имеют вполне реальных прототипов. Позаимствовав у Карло Коллоди общую канву повествования, Толстой снабдил свою сказку карикатурами на известнейших в то время деятелей культуры. Так, например, старый шарманщик Папа Карло, в хижине которого находится дверь в настоящий театр, – великий режиссер Константин Станиславский.
Буратино - Максим Горький, итальянская сосна на которую взобрался Буратино в минуту опасности и с вершины которой “запищал и завыл во всю глотку” – итальянский остров Капри на который Горький эмигрировал после революции.
Доктор кукольных наук, хозяин кукольного театра Карабас Барабас – другой театральный режиссер Всеволод Мейерхольд, псевдоним – Доктор Дапертутто. Плетка-семихвостка с которой Карабас не расстается – маузер, который Мейерхольд стал носить после революции и который, бывало, клал перед собой во время репетиций. Помощник Карабаса Дуремар – помощник Мейерхольда по театру и журналу “Любовь к трем апельсинам” В. Соловьев – псевдоним Вольдемар Люсциниус. Несчастный поэт Пьеро – поэт Александр Блок. Тут уж Толстой дал волю сарказму. Пародийный образ Блока (поэт Бессонов) Толстой выводил еще в “Хождениях по мукам”. Кстати, одной из знаменитых постановок Мейерхольда является спектакль “Балаганчик” по произведению Блока. Сам Мейерхольд в этом спектакле сыграл роль Пьеро.
Мальвина – актриса Мария Андреева – любовница Горького-Буратино. Андреева была из образованнейшей театральной семьи, чего нельзя сказать о Горьком. Едкий Толстой вставил в свою сказку эпизод когда Мальвина обучает недотепу-Буратино грамоте.
Слово “буратино” переводится с итальянского как марионетка, но кроме буквального смысла это слово имело в своё время вполне определённое нарицательное значение – фамилию Буратино (впоследствии – Буратини) имел род венецианских ростовщиков – они, как и Буратино, тоже выращивали деньги, а один из них – Тит Ливий Буратини особенно в этом преуспел. Об этом дальше.
В 1654 г. Россия признала вхождение в свой состав украинских земель, прежде находившихся под властью Речи Посполитой. Это послужило началом Русско-польской войны, затянувшейся до 1667 г. Оба государства не были готовы к длительной военной кампании и стали пополнять свои ресурсы за счет эксплуатации монетной регалии.
Возник дефицит денег, как у той, так и у другой стороны.
В Польше.
В начале 1658 года явившийся пред светлые очи короля Яна Казимира Тит Ливий Боратини, итальянец, объявивший себя финансовым гением, сделал польскому монарху предложение, от которого тот не смог отказаться. Суть его была в следующем: Боратини предложил Яну Казимиру плюнуть на серебряный стандарт разменной монеты – и чеканить её из меди. Правда, опыт чеканки медного солида (шелега) у польских менниц уже был – но эмитировали они полноценную монету весом в 2.6 грамма, что при тогдашней цене на медь (15 грошей серебром за фунт) и при том курсе, что сложился на рынке (четыре медных шелега за серебряный грош) практически никакой прибыли казне (кроме обычного сеньоража) не давало. Боратини же предложил чеканить монету вдвое меньшего веса (примерно в 1.346 грамма) и выдавать её кредиторам, исходя из высочайше одобренного курса (три «новых» шелега за серебряный грош) – что, по его расчетам, в течении полугода решило бы все проблемы польской казны.
Король, надо отдать ему должное, выписал Боратини лицензию на это мошенничество не тотчас – несколько дней он взял на «подумать». Но, в конце концов разрешил Боратини сей рискованный эксперимент и сдал ему в аренду краковский монетный двор – ибо уж больно привлекательно выглядела идея создать сто пятьдесят миллионов злотых из воздуха…
Итальянец решил действовать с размахом. То, что Сейм из осторожности ограничил объём эмиссии сомнительного шелега в двести сорок миллионов штук – ничуть его не смущало. Он прекрасно понимал, что «его солид» только тогда всерьез поможет казне, когда станет монополистом в секторе мелкой разменной монеты, вытеснив из него всякий биллоновый хлам. Поэтому Боратини, кроме краковского, подключил к чеканке монеты своего имени монетные дворы и в Вильно, и в Бресте; всего, по самым скромным подсчетам, за восемь лет было выпущено около МИЛЛИАРДА медных шелегов!
Ян Казимир наконец-то получил возможность получать деньги из воздуха – чем незамедлительно и воспользовался; на «боратинки» пошёл расчет за продовольствие и оружие для войска, «боратинками» были выплачены почти все внутренние долги, ими же король платил компенсации за разоренные в результате войны фольварки – дело пошло!
Медный шелег немедленно после своего появления начал падать в цене – впрочем, ничего другого Тит Ливий Боратини и не предполагал, более того, он изначально закладывал инфляционные риски в свои расчеты (что, кстати, помогло ему отмазаться от наезда Сейма в 1670 году, когда «фокусы» ушлого итальянца переполнили чашу терпения «отцов Польши»). Но, даже котируясь на рынках значительно ниже своего озвученного номинала, шелег все равно стоил ГОРАЗДО ДЕШЕВЛЕ – и именно благодаря этому проект Боратини работал в Речи Посполитой десять лет.
Боратини покупал фунт меди за 15 серебряных грошей. Из этого фунта он чеканил 300 монет по одному шелегу; из этих трехсот монет 177 шли в казну (и выпускались в обращение по номиналу, то есть Ян Казимир выплачивал своим кредиторам 59 грошей). Которые уже на рынках превращались в 19-20 грошей при самых скверных для Польши раскладах.
НО ВЕДЬ ОБОШЛИСЬ ТО ОНИ КАЗНЕ РЕАЛЬНО В ПЯТНАДЦАТЬ ГРОШЕЙ!
То есть сеньораж (доход от чеканки, идущий в казну) в самом безнадежном случае (если бы «боратинки» принимали бы по их рыночному курсу сразу же по выходе из монетного двора) всё равно составлял бы никак не менее тридцати процентов (тогда как обычно ограничивался пятью) – каковые тридцать процентов дохода от чеканки «боратинок» и позволяли Яну Казимиру более-менее успешно сражаться и с казаками, и со шведами, и с русскими, и с собственными магнатами, вдруг решившими сменить суверена. Ибо в те времена ни о какой мобилизации военнообязанных речи никогда не шло, солдат на войну нанимали, как нанимали рабочих на постройку костела; и если у тебя не было золотого запаса – то какой же ты в этом случае, к чертям собачьим, атаман?
Ян Казимир с 1660 года атаманом БЫЛ – ибо у него был золотой запас. Золотой запас же Яну Казимиру создал Боратини, и именно благодаря ему Польша в 1654-1668 годах осталась суверенным государством – хотя и лишилась Пруссии, Левобережной Украины с Киевом и ещё кое-чего по мелочам.
Шелеги Тита Ливия Боратини были КРЕДИТНЫМИ деньгами – причём кредит этот был внутренним, и выдавали его королю все, без изъятья, его подданные. И поэтому эмиссия «боратинок» была столь гигантской – ибо каждая тысяча шелегов, пущенная в оборот, давала возможность королю бесплатно получить товаров и услуг минимум на пятьдесят, а максимум – на полтораста серебряных грошей. Это было Эльдорадо!
Сам Тит Ливий, надо сказать, тоже был не дурак нажиться на своей афере – из каждых трехсот солидов, чеканенных из одного фунта меди, на производственные расходы, жалованье монетчикам и в доход лично господина Боратини шло 84 шелега. Учитывая, что обычной практикой в то время было делить эту сумму в пропорции 1:1:1, то можно подсчитать, что, отчеканив миллиард шелегов, ушлый итальянец заработал на своей идее никак не менее ста пятидесяти тысяч талеров – по тем временам, гигантская сумма!
Шелег Боратини, надо сказать, начал падать в цене совсем не так быстро, как думал его создатель – в 1660 году, через три месяца после начала его чеканки, за семь злотых «боратинками» (то есть за 630 «новых» шелегов) можно было получить один дукат, который в пересчете на серебро стоил 180 грошей (или 540 биллоновых солидов Владислава IV) – как видим, рынок далеко не сразу загнал «боратинку» в разряд ничего не стоящей мелочи. В 1662 году доплата за товары при расчете « шележной монетой» – боратинками – составила 15%, через 3 года – 30%, а в 1677 году Сейм установил окончательную стоимость неполновесных солидов – доплата составила 70%.
Уже в 1660 г. анонимный автор брошюры «Способ внезапного получения Речью Посполитой денег через медную монету, вниманию добропорядочных и любящих Отчизну обывателей представленный» жалуется: «Червоного злотого в Кракове не увидишь, а как только появляется, сразу же за него 7 злотых в шеленгах дают» (официальный курс дуката этого времени 6 злотых в серебряной монете). Он же обвиняет Боратини в использовании своих арендных прав для личного обогащения.
Он обличал государство в том, что на этой монете оно заработало доходов более 40%. Это выступление было против заядлой компании шелегов, в некоторой степени и против самого Боратини.
Всеобщая неприязнь к медному солиду порождает самые нелепые слухи о нем. Так, например, что « те шеляги из стекла сделаны, а в песок зарытые, превращаются в шлак», «Смазанные маслом шеляги в какую-то муку обращаются». Население поняло, что от этих обесцененных денег не следует ждать добра: «Шеляг – маленькая монетка, но ведь искра еще меньше, а целый дом может сжечь», «Прошло серебряное время настало медное» и т.п.
К середине 1663 года, когда эмиссии «боратинок» стали по-настоящему набирать силу, правительству стала ясна неизбежность гибельных экономических последствий этой авантюры. Чтобы оттянуть надвигавшуюся финансовую катастрофу казначейство Короны (несмотря на протест Боратини) одобрило проект о выпуске монеты другого достоинства – 1 злотый, заказ на которую был сделан германскому монетчику Андрею Тымфу.
Денежная реформа, начатая в 1659 году пришла к своему логическому завершению. 28 декабря 1666 года последовал королевский указ о закрытии монетных дворов, печатавших «боратинки».
Тит Ливий Боратини был привлечен к суду, но блестяще и категорически отверг все обвинения в развале государственной казны, и в свою очередь предъявил ей счет на полтора миллиона злотых как сумму личного ущерба, понесенного им в бескорыстной борьбе за спасение финансов Речи Посполитой. Эта акция с его стороны увенчалась полным успехом: претензии посчитали справедливыми и суммы были уплачены. Боратини еще на два года остался арендатором Краковского монетного двора, вновь открытого в 1667 году специально для того, чтобы «пострадавший» смог получить свои 1,5 млн.
Тит Ливий Боратини умер в 1682 году, но монеты краковского производства вплоть до закрытия двора (в 1687 г.) несли на себе его инициалы: TLB.
В России. Собственных месторождений драгоценных металлов, из которых чеканили деньги, на тот момент у России еще не было, поэтому их ввозили из заграницы. Монетный Двор использовал иностранные деньги, чтобы сделать из них русские – копейки, полушки и деньги.
Ситуация пришла к тому, что (по некоторым источникам) боярин Ордин-Нащокин (сам или научил кто? А может и в доле был) предложил чеканить медные деньги по номинальной стоимости серебряных. При этом налоги по-прежнему собирались серебром, а вот жалованье выдавалось уже новыми медными монетами. Начиная с 1654 года медные деньги официально были введены в обращение вместо серебряных.

буратинки Алексея Михайловича
Поначалу все шло так, как задумало правительство: новые деньги принималась по цене прежних серебряных денег. Но вскоре их стали выпускать невероятное количество, ведь проблем с медью не было. Чеканные дворы в Москве, Пскове, Новгороде работали на полную мощность. Поток ничем не обеспеченной денежной массы захлестнул Россию, поэтому очень скоро спрос на серебро начал стремительно расти, а покупательная способность медных денег упала.
Началась сначала медленная, а потом и обвальная инфляция. Правительство отказалось принимать медные деньги в качестве налогов, поэтому старые серебряные монеты резко подскочили в цене: за один прежний серебряный рубль давали от 15 до 20 новых медных. Купцы ехали на рынок и везли медные деньги буквально возами, при этом медь обесценивалась каждый день. Горожане впадали в панику: за медные монеты ничего нельзя было купить, а серебро было негде взять.
Это привело к невиданному дотоле росту инфляции и так называемому Медному бунту.
Утром 25 июня 1662 года по старому стилю у столба на Лубянке в Москве было приклеено изобличительное письмо, где изменниками назывались Ртищев, Милославский и их гость Василий Шорин. По сути им вменялась связь с Речью Посполитой, с которой до сих пор шла война. Обвинение это было абсолютно безосновательным, но народу уже нужен был любой повод, чтобы начать волнения.
Толпа из нескольких тысяч человек, прочитав это послание, отправилась в село Коломенское – летнюю резиденцию царя. Охрану смяли, и народ беспрепятственно вломился в царский двор. Алексей Михайлович велел Ртищеву и Милославскому спрятаться в палатах царицы, а сам вышел к народу. И тут произошла сцена, нарушившая все устои и каноны общества. Простолюдины окружили Алексея Михайловича, и буквально держась за пуговицы царского наряда, вопрошали: «Где же правда?» Беседа была вполне мирной, и государь обещал народу навести порядок. Один из бунтовщиков даже «бил по рукам с царем». После этого толпа успокоилась и начала расходиться. Инцидент, казалось, был исчерпан. Но этому дню суждено было закончиться иначе.
Другая толпа в этот момент громила дом Шорина, и заставила его малолетнего сына написать признание о том, что якобы его отец продался полякам и специально устроил затею с медными деньгами, чтобы помочь ненавистному врагу. С этим вот «признанием» на руках бунтовщики ринулись в Коломенское, увлекая обратно тех, кто уже возвращался оттуда. В это время царь уже собирался ехать в Москву, расследовать дело. Однако новые угрозы бунтовщиков вывели его из себя. Из Москвы к тому времени подтянулись стрельцы и солдаты. И Алексей Михайлович отдал приказ Артамону Матвееву рубить бунтовщиков.
Началось настоящее побоище. Толпа была безоружна. Людей давили, топили в реке, кололи и рубили. В тот день погибло более тысячи человек. В течение последующих дней усиленно искали участников похода на Коломенское, арестовывали, вешали, отрубали руки и ноги, клеймили, высылали из Москвы на вечное поселение. Многих арестованных заставляли писать под диктовку, чтобы сравнить почерк с той злополучной листовкой. Однако истинных зачинщиков найти так и не удалось.
Медный бунт 1662 года был выступлением настоящих городских низов – ремесленников, крестьян, мясников, местной бедноты. Из торговцев и людей более высокого сословия в нем не принял участие никто. Более того, они еще и содействовали последующим арестам бунтовщиков.
В результате бунта пострадало порядка трех тысяч человек, причем большая часть из них была просто любопытствующая толпа.
Царь сдержал свое обещание и разобрался с проблемой медных денег. В 1663 году чеканные заводы в Новгороде и Пскове были закрыты, а медные деньги полностью изъяты из оборота. Возобновилась чеканка денег из серебра. А из медных монет было велено выплавить котлы или сдать их в казну. Обменивались медные наличные на новые серебряные монеты по прежнему инфляционному курсу двадцать к одному, то есть государство официально признало, что старые медные рубли были ничем не обеспечены. Жалованье вскоре опять стали выплачивать серебром.
Источники 1, 2, 3, 4, 5, 6